Большому Балу:
"и сразу вопрос.
на ч/б снимке на памятнике есть к-н Белов. Вы не знаете, это тот же, что на цветном моем?
интерес, как Вы понимаете, не просто так. Он погиб с моим дядей, Бабенко Николаем, 13 июня 1982г. на тот момент он был в 280ОВП. но ветераны помнят, что он пришел с Кабула, где служил почти все время, в Кандагар перешел уже под конец "командировки".
Давайте попробую Вам ответить нобычно что ли. Наш замполит Алексей Николаевич Федосеев, классный замполит, летчик, летал много, да как все, написал повесть. Пусть Модераторы на меня не будут в обиде, что размещу её всю здесь, а не дал скидку на прочтение. Если что не так - уберите. Так вот, он написал повесть за одну ночь, как он сказал - его рукой Господь Бог водил, а он писал. Прочтите о капитане Белове, и о всех, здесь всё о всех наших написано.
Помню, когда пришел в Союзный полк в 82-ом, в августе, до нас молодежи довели о гибели капитана Белова, об этом горе.
Если в повести есть немного неточности, сочтите это за неточности.
На снимке памятник, который установлен был при нас около казармы в Средне-Белой. Есть обелиск в самом гарнизоне Средне-Белая, на фото найдете. И памятная плита с фамилиями наших ребят. На обелиске размещен камень в форме пилотской кабины Ми-24!
Нас убила война! Или - разговор по Душам
А в глазах голубых - голубое небо,
Небо чужой страны:
Волосы рыжие, будто корочка хлеба,
Волосы в спёкшейся крови,
На устах застыло - 'мама':
О, Мать Земля! Ты мама для всех,
Роднее и нет никого.
Будь милостивой,
Прости, вразуми всех тех,
Кто не умер ещё!
8 мая 1996г. Федосеева Н.А.
Тихо. Лишь только изредка в густых зарослях терновника заплачет иволга, и слабый ветерок ласково тронет стебельки седого ковыля. А бывает, налетит черная туча, польёт всё живое и Земля своей благодатью одарит человечество чудом: прорастут из земли красные маки. Это наша кровь
выступает, она напоминает тем, кто помнит о нас, что и мы когда-то жили на белом свете!
Нас много, мы не беспокоим Вас своими просьбами и не требуем ничего, просто помните о нас!
- Андрей, а ты попал сюда в 84-м году?
В разговоре два 'вечно молодых' товарища из одной эскадрильи - 3 ВЭ. Не каждый может слышать их душевный разговор.
- Да! Владимир Сергеевич, и тут нам бы делать нечего, да вот отсюда ещё никто не возвращался: - А как ты погиб? Мы слышали, что летел ты в группе крайним, а когда все сели на свой аэродром, спохватились, полетели обратным маршрутом, а твой вертолет в лепешку: Твой экипаж по кускам вырубали:Что ты молчишь?
- Да, летели мы крайними, вся группа прошла ущельем, им повезло, а меня с соседнего холма длинная очередь из 'ДШК' почти в упор. Осколки приборной доски ослепили, все произошло очень быстро. Удар! При посадке бортовой техник успел выключить движки, но удар был сильным. Мне казалось, что это всё во сне, и я со стороны вижу свой вертолет. Он уже никогда не полетит, как и его экипаж. Доложить в эфир я не мог, по- видимому радиостанция была разбита. За эти тридцать секунд падения я прожил всю свою жизнь заново. Наверное, как и тебе было жаль, что дети останутся сиротами, а жёны - вдовами. Я слышал шум 'вертушек', потом - тишина и полная темнота. На девятый день мне преподнесли стакан водки и положили кусок черного хлеба. У меня и сейчас за столом есть всё - видать не забывают! Никак не могу привыкнуть к тому, что снов тут не бывает, а как хочется пролистать и увидеть что-то своё, родное.
Помнишь, как у нас в звене в Шимановске 'обмывали' рождение моей младшей - Дарьи?
- Кажется, ты хотел сына?
- Нет, я всегда хотел, чтобы были у меня дочери. Они уже взрослые и я уже должно быть стал дедушкой!... Сергеич, расскажи, как ты попал сюда? Ведь времени прошло немного, всего-то два года с небольшим.
- Наша ВЭ готовилась в Афган, шел 85-й год. Весной пришло извещение о твоей гибели.
В летной столовой собрался почти весь полк, помянули тебя. Много хорошего было сказано в твой адрес, но без тебя! Наш полк ушёл в конце лета в Афган. Попали в 'хорошее' место - Джалалабад. Год был тяжёлым. Сгорел Штинников, сбили Гаура, погиб Буяшкин, многих ты и не знал. Надо как-то собраться всем и поднять 'второй' тост - за живых, а за нас поднимут 'третий' наши друзья.
Со мной всё произошло 17 июня 1985 года. С раннего утра было много работы. Взлетели десятью бортами на высадку десанта. Это было в Кундузе в горных массивах под Файзабадом. На площадку села первая пара Лаптева, вторая пара Тарасова с Федосеевым. Они взлетают, а под ними разрывы мин - белые шапки, накрывающие всю площадку. Я планирую на место только что взлетевшего вертолёта нашего замполита и ощущаю, как в борт стучат пули. 'РИ-60' даёт в эфир: 'Пожар левого, правого двигателя!' Но горела практически вся машина. Я сумел произвести мягкую посадку и вертолёт не упал в пропасть, а остался на самом её краю. Десант выскочил, следом и мы со своими 'АКСу' - держали оборону. Очередные вертолёты ушли на эшелон. Мы ждали, что прикрытие - 'МИ-24' подавят 'духовский' огонь, но он не прекращался, а наоборот усилился. Бортового техника Харитонова ранили в спину через бронежилет. Я первую пулю схватил почти сразу. Боль обожгла левое плечо. Ребята, как смогли, под обстрелом помогали мне. В горячке я не заметил и почти не почувствовал боли от второго ранения в грудь, так как Володя поставил мне 'Промедол'. Его снайпер ранил через 'ЗШ' в голову (касательное ранение), но он хорошо держался! Я подозвал экипаж и приказал им - 'ВЫЖИТЬ'! Очередные два ранения были для меня пределом. В голове шумело, сильно хотелось пить. Я смотрел в голубое небо и видел себя ребёнком: Наверное, я звал маму:
Пошевелиться уже не мог, но долго слышал, что бой идёт. Виктор с Володей смотрели на меня, и кто-то из них помог мне закрыть глаза. Я очень устал! Потом, как и ты, видел себя и окружающих со стороны. Много десанта погибло. Под вечер нашей 'вертушкой' Лаптев под обстрелом смог забрать экипаж. Меня с остальными забрали двумя бортами. В спец. команде в санбате нас отмыли от крови и грязи. На меня надели новый китель, положили рядом капитанские погоны, а ведь на меня уже отправили представление на майора. Так и не пришлось мне поносить новые майорские погоны.
Окончательно я успокоился, когда почувствовал, что я на Родине, в родной Земле-Матушке, в Ярославле, - откуда я вышел, там и получил последний приют. Наши души долго будут созерцать происходящее и радоваться за Вас, гордиться Вами и ждать, что за нашими столами от Вашей памяти о нас всегда будут полны чаши радости, а не скорби.
Неторопливым шагом и немного в развалку подошёл к беседующим Сергей Штинников и, как всегда, со свойственной ему улыбкой, спросил:
- Здесь сегодня среднебельцы собираются?
- Давай, подсаживайся, будешь третьим! - с тонким юмором подметил Андрей, - ты, что в такой непотребной форме? Тебе чистая, не обгоревшая положена!
- Да, но вот форму не на что было одевать:Я превратился просто в прах! Конечно, тогда в Асадабаде при подъёме на третий пост я переоценил свои возможности, появилась лишняя самоуверенность. Но ради чего мы всё это делали? Шла боевая работа, была война: А как хотелось, чтобы она быстрее закончилась.
Был хороший солнечный день. У экипажа было приподнятое настроение, много шутили, даже, кажется, беспричинно разбирал смех над каждым неуклюжим движением молодых бойцов. Загрузили борт до расчётного веса. Ещё один подъём - и на 'базу'. Подъехал 'Урал' из него вышло восемь человек с молодым лейтенантом. В короткое время, взвесив свои возможности, решили забрать всех в одном подъёме. Оказалось - это был роковой просчёт. Хоть и возражал Вахрин, но как-то нерешительно. Взлетели без проблем, борт уверенно шёл к площадке. При подлёте в движках погнало температуру, мощности не хватило, чтобы перелететь через вал. Вертолёт начало трясти. В ущелье под сосной сработало взрывное устройство. Бортового техника, наводившего на площадку, выбросило во входную дверь. Лопасти ударили о камни, и вертолёт припал к земле, как раненый. Потом - взрывы. Машина горела и сползала в ущелье. Горел и сыпался вниз груз вперемешку с десантом. Гена выскочил в свой блистер, я за ним. А на моих глазах из грузовой кабины полз объятый пламенем молодой лейтенант, и я попытался его пропихнуть за Вахриным, но тут взорвался расходный бак! Я видел, как штурмана отбросило от вертолёта, на нём горел комбинезон. Оглушенные и придавленные взрывной волной мы с лейтенантом продолжали последний свой полёт в вечность.
Мне как-то пришлось с ним встретиться здесь, он такой же молодой. И вместе с ним восемь побритых наголо ещё юных, безусых солдат. Мы не винили друг друга - НАС УБИЛА ВОЙНА!
За неспешным разговором не заметили, как подошёл Александр Герасимович. Он долго стоял в стороне и не нарушал этикета приличия, - это у него было заведено: умей выслушать!
Он был замполитом, его природное умение увлечь за собой он унес, оставив о себе только хорошее и поучительное. К нему тянулись, как к старшему брату. Вскинув правую ладонь вверх, он приветствовал: 'Привет, лётчикам Боевой 3 ВЭ!'
- В 1987 году я ушел в 50-й ВП в Кабуле на должность начальника разведки, - начал свой рассказ Александр Герасимович, - коллектив, в котором я прослужил в Средне-Белой и потом в Афгане один год - был и остаётся для меня родной семьёй!
Подойдя к сидящим, протянул свою широкую ладонь и поочерёдно пожал присутствующим в знак глубокого уважения руки. С Герасимовым Володей у них была крепкая мужская дружба. Герасимович заметно был выше и крупнее телосложением. Их сблизила боевая работа и умение с азартом играть в 'шеш-беш'! И никто в эскадрилье не мог устоять в парилке больше, чем они.
- Я не мог в новой должности сидеть без дела, - продолжал Герасимович, - и по привычке я брал на себя ответственные и сложные задания. И вот этот роковой вылет ночью на высокогорную площадку за раненым. Ночь по всем правилам востока - ни краешка луны! Пыль при посадке заволокла пространство, фары не нащупывали земли. Со мной такого не было, я не поверил показаниям приборов, что вертолёт смещается с креном в сторону скалы. Это страшно - потерять пространственное положение. В такой ситуации: беру шаг и пытаюсь уйти из кромешного ада. Слышу крик бортового техника и попытку вмешаться в управление правого лётчика. Фары высветили впереди и слева отвесные стены скалы. Ведь как на простой машине не затормозишь и не встанешь у обочины: Вертолёт приближался к скале, сокращая нашу жизнь до секунды. Удар лопастей о вековой гранит - и неуправляемая машина, ворочаясь и разлетаясь на куски, летела в пропасть. Я за секунды вспомнил слова Фёдорыча. Как он отговаривал меня, как моя ненаглядная Петровна только и смогла с упрёком посмотреть мне в глаза:
Утром останки экипажа были собраны и поделены ровно на троих, - их было не так много, но это были МЫ! Простите меня, дети, и ты, Людмила Петровна, не смог я переломить судьбу. Моя не дожитая жизнь пусть достанется детям! Я Вас любил до последней секунды!
Так в молчании продолжали сидеть боевые друзья. Грузной, тяжёлой поступью подошёл к ним Буяшкин Виктор.
- Привет, друзья, из 3-ей Боевой! Примите в свой коллектив командира 1 ВЭ из Джалалабада?
На нём был одет потёртый, песочного цвета комбез, бронежилет. Свой 'АКСу' он повесил на плечо, 'ЗШ-5' (защитный шлем) держал в правой руке. Так он был одет и ушёл в свой последний боевой вылет. Виктора хорошо все знали. Он с г. Шимановска начал свою лётную карьеру в звании прапорщика. Прошёл сложный, трудный путь в лётной работе. Своим упорным трудом и отличной техникой пилотирования достиг должности - командира вертолёта, получив первое офицерское звание 'лейтенант'. Далее: заслуженно, все ступеньки роста - старший лётчик, командир звена, зам. комэска. И в свои тридцать пять лет, он стал командиром 1 ВЭ в Джалалабаде.
Виктор начал свой рассказ:
- Ноябрь 1985 года начался с активных боевых действий нашего полка на Чёрной горе! Вот уже неделю 'шмелики' прикрывали высадку десанта на Чёрной горе. В ходе этих действий был сбит командир 3 ВЭ - Гаур В.Ф. - экипаж чудом остался жив; вертолёт 'МИ-24' капитана Тутова - сбит, лётчик- оператор, лейтенант Гаврилков - погиб. 15 ноября 1985 года мой вертолёт был сбит дважды. Прикрывая 'пчёлок' на высадке, я уничтожил два 'ДШК', но и сам получил повреждение. Мой искалеченный вертолёт я сумел посадить не далеко от района боевых действий. Его латали, приводили в порядок наши технари. К вечеру я должен был взлететь на нём и уйти на 'базу'. И вот, момент настал. Уже темнело. Запуск. Вертолёт послушно вышел на взлётный режим, плавно оторвав боевую машину, пошёл в набор. Уже - почти безопасная высота, наблюдаю приближающийся аэродром, и вдруг - сильный удар. Высота 800 метров, вертолёт неуправляемый, уткнувшись носом вниз, стал беспорядочно падать. Я дал команду - прыгать! На высоте 500 метров экипаж покинул машину. Мы висели на парашютах и громко кричали друг дружке, что всё в порядке. Я видел, как наш вертолёт, обгоняя нас, рухнул на склоне горы и, объятый пламенем, оказывал нам последнюю услугу, освещая площадку, куда должен был приземлиться его экипаж. Ночь, как-то быстро накрыла непроглядным покрывалом землю. Наши 'С-4' (спасательные парашюты) делали свою работу, опуская на землю. Я был значительно ниже своего экипажа и мой парашют стремительней нёс меня к земле. Я ждал касания с поверхностью, но получился сильный удар! Да, ветер ещё был попутный: И, вот, слагаемые моего веса с боевой нагрузкой, плюс ускорение, сыграло не в мою пользу. На ногах я не устоял, падая, я почувствовал, как что-то тяжёлое свалилось с моих плеч, руки разжали лямки, попытки подняться и осмотреться или даже пошевелить рукой были напрасны! Я как уткнулся лицом вниз, так и продолжал лежать, лишь только мои ладони ощущали за день нагретую и ещё не остывшую афганскую пыль. Слышал крики экипажа, но уже понимал, что я - ПОГИБ! Перелом шейных позвонков - это смерть! Поисковая 'вертушка' шумела рядом, мой экипаж был спасён. Ко мне подлетел вертолёт, осветив фарами. Со стороны наблюдал за происходящим: подбегает мой бортовой техник и переворачивает меня на спину. В глазах у меня пелена, шум в ушах, сердце не бьётся, но мозги ещё анализируют происходящее, Через десять минут нас доставили на аэродром. Зарулили на перрон. Меня осторожно, на руках сносят и укладывают на носилки. Вот и закончил я свою лётную карьеру Командиром 1ВЭ - подполковник, свои 35 лет прожил неплохо, но могло быть лучше:
Был бы я пасечником, по сей день, смотрел бы на восходы и закаты, воспитывал бы внуков: А так я 15 ноября 1985 года увидел последний закат - и это был закат моей короткой жизни.
Рядом с Буяшкиным стоит, переминаясь с ноги на ногу, молодой лейтенант.
- Женя! Подходи!
Невысокого роста, худощавый, белобрысый - ещё пацан! Подойдя, он представился:
- Лейтенант Гаврилков, из экипажа капитана Тутова. Погиб 7 ноября 1985 года.
Все встали и приветствовали его. Все присутствующие помнили тот день, кроме Сергея Штинникова, он погиб немного раньше, всего на семь дней.
- В тот день мы зачищали площадки, - начал рассказывать лейтенант, - командир наносил удары из пушки, я вёл прицельный огонь из 'ПТУРС' по выявленным огневым точкам. Напряжение с каждым вылетом нарастало. Операция только началась. В этом районе в прошлом году уже была такая же, и наши 'вертушки' понесли значительные потери. У 'духов' этот район был усилен ПВО! 'ДШК' перекрывали сектора обстрела в два раза. Наша броня выдерживала 'ДШК', но не всегда. На этот раз длинные очереди с двух сторон впились в наш борт. Движки захлебнулись, вертолёт с высоты 1200 метров стал падать, как сорванный с дерева лист клёна. Он не падал камнем, а давал возможность покинуть себя своему родному экипажу и лишь, потом погибнуть с лёгкой душой остывающего железного сердца. Командир дал команду: 'Прыжок!'. Все не мешкая, покинули вертолёт. Скалы приближались с неумолимой быстротой. Тутов, за ним бортовой техник и я перевалились через борт. И только у меня не хватило высоты на раскрытие купола: Я летел уже стабильно, купол начал наполнять свои контуры, мне не хватило пяти метров! Я никогда не думал, что можно вот так, в свои двадцать два года закончить данную матерью, отцом и Богом жизнь! Передо мною проплыло лицо счастливой мамы, когда она будила меня по утрам и говорила: 'Мой малыш, вставай, пора в садик: потом в школу:' А теперь, как она будет просить, чтобы я встал?! Я уже никогда не встану и не смогу посмотреть в глаза своей любимой маме. Я просто погиб, МЕНЯ УБИЛА ВОЙНА!
На поляне на импровизированном столе стояли чаши наполненные вином и водкой, в вазах лежали любимые яства каждого присутствующего. Александр Герасимович задумчиво посмотрел на всех и сказал:
- Мужики, а ведь сегодня третье воскресение августа. С Днём Авиации Вас, ребятки!
Нет ничего радостнее и приятнее, когда за столом собираются милые сердцу любимые жёны, дети, друзья и товарищи! Но это там, где светит солнце, и ветер колышет деревья, развевает курносым малышам непокорные чубы: Так было и в Средне-Белой в тот день, когда вся эскадрилья собралась на опушке, за железно-дорожным валом. Третья ВЭ готовилась к серьёзной работе в Афганистане. До отправки оставались считанные деньки. Всем составом, без исключения, прибыли в указанный район проведения проводов. Всё было организованно и проведено как в настоящей единой семье. На столах было всё, но вино и водка не затуманили разум, а тосты были трезвее и серьёзнее. Подняли второй, третий и четвёртый: Никто не мог предсказать судьбу, каждый в душе и не допускал того, что вдруг когда-нибудь такой коллектив будет, но без меня!... Фото на память! Кто мог знать, кто же останется на нём вечно молодым!?
- Лейтенант Богданов Сергей, - представился присутствующим и с какой-то застенчивостью и присущей ему улыбкой, с высокоподнятыми бровями, продолжал, - погиб 21 апреля 1986 года в составе экипажа: командир вертолёта - старший лейтенант Мирин Альберт, лётчик-штурман - старший лейтенант Польшин Владимир.
К компании подошли два молодых лётчика. Первым был командир вертолёта. Альберт лихо носил афганскую панаму, иногда натягивая её до бровей - так безопасней от палящего солнца. Владимир не имел привычки лезть впереди своего командира и поэтому при общении казался сначала молчуном, но на самом деле - это был настоящий балагур!
- Однажды, пришлось лететь с Володей на высадку, - начал командир, - и вот, на ПМВ (предельно-малая высота) попросил он у меня разрешения пострелять из своего автомата через открытый блистер по земным объектам. Получив разрешение, Владимир, постреляв немного, 'зачехлил' свой 'АКСу'. Я спросил: 'Что так скоро?', - а он ответил: 'Командир, я попал в зеркало заднего вида, оно прямо передо мной было, три пробоины:' На земле на своём аэродроме он снял зеркало и тихо сказал: ' Это плохая примета', - и замолчал. Я взял зеркало и забросил подальше. Никогда я не верил в суеверие, а теперь - поздно!
Экипаж стоял в шеренгу из трёх человек - это был самый молодой экипаж, им не было и двадцати пяти лет:
- Мы возвращались на свою точку, - продолжал командир вертолёта, - с обслуживания постов, нас сопровождал 'шмелик'. Очередной полёт и перерыв на обед. Наступила пора затишья. В такую жару даже птицы прячутся в тени, у них нет сил на щебетанье. Вход к 'четвёртому' с проходом, снижение, от третьего разворота к четвёртому высота расчётная - шестьсот метров. 'Шмелик' идёт послушно за нами. И вдруг, вертолёт тряхнуло, как будто мы с маху врезались о какую-то невидимую стену. Чувствую, что управление пропало, мы не летим, а падаем в неуправляемом двенадцатитонном горящем шаре: 'Прыжок!', - скомандовал я, и почти мгновенно экипаж покинул вертолёт. Но случилось то, чего всегда боятся лётчики при покидании машины. Несущий винт, как Дамоклов меч стал безжалостно рубить экипаж. Я видел, как первым под винт затянуло купол парашюта Серёги Богданова, и тут же Володю с широко растопыренными руками изрубил несущий винт. Сергей, наверно, как в детстве пытался закрыть лицо от страха руками, но не успел сделать этого. Меня ждала такая же участь! Доли секунд, и окровавленный лонжерон завершил расправу над всем экипажем. Нас разбросало небольшими частями тел. Своей кровью мы полили стонущую от жары и жажды афганскую землю: Борт, летевший за нами - наше прикрытие - 'шмелик', тоже был сбит с земли 'Стингером', но ему повезло, снаряд попал в подвеску с блоками 'С-8', вырвав держатели с корнем. Командир вертолёта сумел посадить поврежденную машину.
На второй день нас, усилиями всего личного состава полка собрали в целлофановые мешки. То, что осталось от нас, поделили по-братски на троих. Так что мы посмертно стали братьями по крови! Для веса в ящики досыпали чистого песка, запаяли, и так наши останки с нашими душами на 'Чёрном тюльпане' были отправлены на Родину, чтобы там отдать родителям и сказать: 'Ваш сын погиб, как герой!' Чтобы было куда прийти и поговорить маме с взрослым и вечно молодым сыном:
Альберт, помолчав, добавил:
- Мы с Владимиром только в Джалалабаде стали частицей Вашей 3ВЭ, а тут мы с Вами - НАВСЕГДА!!!
- Накануне перед последним днём, я видел сон, - продолжал Сергей, - в нём увидел родную свою бабушку. Она приглашала меня к себе в гости. Очень она меня любила и угощала всегда чем-то вкусным. А тут, во сне подносит мне целый противень печёных пирогов и говорит: 'Внучек, как я по тебе скучаю, приходи, навести свою бабушку!' Она на тот момент уже лет пять, как умерла: Недавно я видел её - всё такая же ласковая. На столе стоят её пирожки! А для меня моя мама приносит любимые мои конфеты - 'Каракум'.
В тот день я с усердием готовил свой вертолёт к вылету. Подогнал 'КПМ-ку' с водой, помыл вертолёт и в грузовой кабине. Тогда Григорич - наш инженер ВЭ подошёл и сказал: 'Ты как на парад собираешься!', - на что я ему ответил: 'А мне нравится, когда вертолёт чистый!', - и командир экипажа с уважением пожал мою руку. В полёте я мало чем помогаю, надо на земле выполнять свою работу, чтобы экипаж был уверен на сто процентов в работе своего железного коня. А тут такой случай - прямое попадание 'Стингера' - вертолёт начал разрушаться по частям в воздухе. Мы покидали его в уже разлетевшиеся по сторонам блистеры. Вертолёт был убит первым! Я по сей день чувствую его дыхание при запуске: Плохо, что технарю не положили с собой какой-нибудь болт или гайку: Да, как же мало побыл я бортовым техником и как жалко, что жизнь не повторится!
Лётчик-штурман поправил не по размеру китель и сказал:
- Когда положили, то размер не учли, ведь и замерять-то было нечего, кроме, как посмотреть на нас с сожалением. Вот так и разложили всем новое, мол, там разберётесь!
Да, действительно тогда был случай с зеркалом, но прошло после него почти три месяца до гибели. Тогда Николаич сказал: 'Выкинь ты всё из головы!', - а я знал, что зеркало бьётся к несчастью, причём тут я сам себя застрелил в зеркало:Уже вроде и забывать стал, а вот, когда всё случилось, сразу подумал, - вот она судьба и от неё не убежишь! Вертолёт покинули почти одновременно. Я зачем-то схватил рядом стоявший 'АКСу'. Летали в 'ЗШ' (защитных шлемах) и, казалось, этим мы защищены от ударов и пуль, но несущий винт, как листы бумаги нашинковал наш экипаж. На моей кровати так и осталось непрочитанное письмо. Я думал, что получу огромное удовольствие, прочитав его после возвращения на 'базу'. Рядом с письмом стоял стакан с водкой и кусочком чёрного хлеба. Так хотелось пить, и кричать от злости, почему мы в свои неполные двадцать пять лет должны всё это видеть с того света! Кто ответит за слёзы наших матерей? Кто накормит осиротевших детей? Кто обогреет и утешит вдов?... Нас здесь много, в основном молодых, здоровых мужиков. НАС УБИЛА И УБИВАЕТ ВОЙНА! Много девушек не дождутся своих половинок, они будут обречены на одиночество!
Люди, прекратите убивать себя! Мы рождены для радости и созидания, а не убивать друг друга!
Ряды присутствующих плотным кольцом восседали у 'семейного' застолья. И не было чужих среди них, - это были те, кто 'поднимался в полный рост'! На День Авиации - положено сто грамм 'боевых'! И у каждого стоял до краёв налитый стакан: Не забывают нас однополчане! Мы придем к Вам в хороших снах!!!
- Старший лейтенант Панков Александр! - отрапортовал присутствующим молодой, почти безусый парень и внимательно посмотрел вверх, - вы многие знаете меня. Я погиб в первом Паншере, в 1982 году. Летал в экипаже капитана Травкина с бортовым техником, старшим лейтенантом Полевым Михаилом. Уходили мы в Афган из нашей 3ВЭ в 1982 году двумя звеньями. Перед отправкой я съездил к себе на родину, получить родительское благословение на войну. Зашёл к своей девушке, а она сказала: 'Саша, я выхожу замуж!' Для меня это был приговор. Я ощутил, как что-то тяжёлое навалилось мне на плечи. С чувством собственного бессилия убывал в Афган, а предчувствие чего-то неотвратимого преследовало меня до последнего момента. Это произошло летом. Экипажу была поставлена очередная задача на эвакуацию раненого с площадки. Превышение небольшое, всего каких-то 1500 метров. Ветры в долине меняли своё направление ежеминутно. Вихрями порывов ветра носило по долине тонны пыли и песка. Командир заходил на площадку как всегда, ничего не предвещало беды. На снижении с вертикальной скоростью более трёх метров в секунду вертолёт стал 'рыскать' по курсу с опусканием носа. Попытка уйти на второй круг - было бы лучшее решение, но выходить из усложнённого положения вертолёт не хотел. Когда-то нам говорили про то, что хвостовой винт может попасть в вихревое кольцо: Площадка приближалась, вертолёт медленно стал выходить из усложнённого положения и, вот, казалось, всё - устойчивое зависание! Может, подул ветер справа, и вертолёт снова стало вращать. Правая педаль - до упора, ручкой управления пытались создать поступательное движение. Нос, опускаясь, создавал впечатление какого-то акробатического номера. Шасси одновременно коснулись земли, вертолёт, подпрыгнув, завалился на правый бок, а лопасти, коснувшись грунта, стали бросать машину с одного бока на другой и, отламываясь по огромным кускам, разлетаться в разные стороны. Миша Полевой успел выключить движки, которые вышли на взлётный режим. Вертолёт, ворочаясь, сползал в ущелье. Блистер с моей стороны был от удара разбит. Я принял решение - покинуть вертолёт. Через проём искореженного блистера я выскочил, вернее выпал и с ужасом увидел, как двенадцатитонная машина бьётся в конвульсиях и своим телом наползает на меня. Только и успел я подумать - это судьба! Прости, Алёнушка, я не достался никому!
Через тридцать минут подлетел поисковый вертолёт. Командир и бортовой техник сами вытаскивали моё расплющенное тело, уложили на носилки. Я сам себя не узнавал. Моя цветущая молодость превратилась в вечную!.. Вот уже двадцать пять лет, я брожу почти в одиночестве, а теперь я с Вами, боевые друзья! Моя мама по сей день не верит, что её сын погиб, родным не показали изуродованного тела. Она приходит ко мне на могилку и может часами разговаривать со мной. Приходила Аленка, просила прощения, а я давно её простил. Она не живёт со своим мужем. Я думаю, что она все же любила меня! Я улыбаюсь с фотографии и люблю Вас, мои дорогие!
Александр присел поближе к застолью, и в его стакане заплескалось янтарного цвета вино, сладости и печеные мамины пирожки лежали горкой.
- С праздником Авиация! За живых! Пусть ветер колышет и развевает наше знамя, а авиационная техника не подведёт Вас!!!
По нашим земным меркам прошло мгновение. Солнце встало в зенит, птички от изнуряющего зноя замолкли и попрятались в зарослях густого кустарника.
- Хорошо тут у нас, - высказался подполковник. Виктор как-то неуклюже пересел ближе к центру застолья и внимательно стал разглядывать подходящего к ним молодого человека, который был одет в лётный, голубого цвета, комбинезон. В руках он держал 'ЗШ' (защитный шлем).
Виктор встал. К нему подошёл вновь прибывший и, протянув руку, сказал:
-Здорово, командир! - повернувшись к присутствующим, отрапортовал, - бортовой техник, борт- 37, 1 ВЭ, старший лейтенант Михайлов Александр. Погиб в ноябре 1985 года на Чёрной горе. Все внимательно рассматривали Александра и ждали его повествования.
- Летали мы на поиск и уничтожение огневых точек. Шёл заключительный этап по захвату штаба Имама Чёрной горы. Я летал в экипаже замполита полка, подполковника Владыкина. Заходы командир выполнял, как положено, со стороны солнца, таким образом 'духи' не могли точно вести прицельный огонь, а нам они были видны, как на ладони. Основные огневые точки были подавлены. За весь день было выполнено на поиск и подавление более трёх вылетов. Последний был четвёртым. Ущелье - с севера на юг, отвесные скалы. Летели на уровне средних горушек. Оператор выполнил пуск 'Шторма' и доложил: 'Цель поражена!'. Сделав боевой разворот на обратный курс, подставили правый борт под яркие солнечные лучи, то есть нас видят 'духи', а мы их - нет. И тут по вертолёту о броню зацокали пули - это били снайпера. Одна из пуль, пробив створки грузовой кабины, как огромная молния впилась мне под левую бровь. Меня откинуло к левому борту, мои попытки подняться или доложить командиру - были безрезультатны. Мне казалось, что я лечу в какую-то глубокую яму. Света в ней нет, а лишь только разноцветные шарики хаотично летели вниз вместе со мной. Это успокаивало. Я закрыл мокрые от слёз или крови глаза. Некоторое время я слышал шум работы несущего винта. Потом - тишина. Меня аккуратно вынесли из вертолёта, уложили на носилки, и кто-то с сожалением сказал: 'Такой молодой, жить бы ему да жить, а ведь у него жена и недавно родился сын!' Ночь я пролежал по привычке на своей кровати, рядом со своими ребятами в модуле. На моей кровати стоял стакан водки, накрытый кусочком хлеба посыпанный солью. Все смотрели на меня, и никто не замечал, что я пока с ними, слышу и вижу их. Под утро какая-то сила вынесла меня и понесла домой, на Родину. Я ПОГИБ! Меня приняла родная земля. Теперь я вместе с Вами, мои боевые друзья!
Саша подсел к товарищам и возле него на свободном месте чьей-то доброй рукой был налит полный стаканчик красного вина, на тарелочке закрасовались вкусные, любимые его лакомства.
- Угощайтесь, ребята! Ко мне мама, жена и сынок часто приходят в гости - навещают! Сын долго не мог понять, почему они с мамой ходят к папе, а он не выходит к ним и молчит. Сейчас ему двадцать два года, и он давно понял - ОТЦА УБИЛА ВОЙНА! Совсем скоро ему будет двадцать пять, как его вечно молодому папе. В этот день наши родные, близкие и друзья поднимают бокалы за наш профессиональный праздник - День Авиации! А ведь мы и есть те самые профессионалы, которые с честью выполняли свои служебные обязанности! А теперь мы - прах Земли нашей Матушки. Мы будем существовать до тех пор, пока о нас будут помнить, поднимать в нашу честь 'третий' тост, а мы в ответ будем улыбаться Вам с наших фотографий, где написано нашей рукой - 'На вечную память!'
- Капитан Белов Алексей, - доложил подошедший, - большинство собравшихся знает меня с 1978 года по г. Шимановску. Мы летали в 3 ВЭ в одном звене у Федосеева: Герасимов Владимир, Андрей Ковыршин и я. Алексей подошёл и по-братски обнял сослуживцев.
- Я, изо всех здесь находящихся, самый первый обустроил своё 'новое жилище' и вот уже двадцать пять лет встречаю однополчан. Нас здесь уж двадцать два человека! Убыл я из Шимановска в 1982 году на место погибшего командира вертолёта. Стояли тёплые весенние деньки. На сугробах обозначились первые проталины. Моя жена, Людмила Ивановна, и пятилетняя дочь Катя провожали меня на войну. Наша семья ждала прибавление. Я очень хотел наследника и должен был родиться сын! В Афгане я попал по назначению в Кандагар. Пролетав чуть больше двух месяцев, получил телеграмму, что у меня родился сынок! Командир, после небольшого раздумья дал 'добро' мне на краткосрочный отпуск 'по семейным обстоятельствам' с выездом в город Шимановск. Встреча произошла после двенадцатичасового перелёта из Ташкента до Благовещенска. Я был самым счастливым человеком! И ничто не могло помешать нашему счастью. Пришло время возвращаться назад, и какое-то тревожное чувство поселилось в моей душе.
Мой экипаж был сбит над своим аэродромом переносным зенитным ручным комплексом (ПЗРК) 'Стрела-1' 12 июня 1982 года. Мы возвращались на точку с рядового задания. На площадку был высажен десант на замену и эвакуирован уже отбывший на посту один месяц. Шли на точку налегке. День подходил к самой высокой температурной отметке: +50 градусов в тени! В такой период полёты сильно ограничиваются или совсем не проводятся. Мечта окунуться в 'бучило' была пределом всех желаний: С проходом пошли на снижение. Руководитель полётов дал условия: 'Снижение!' Солнце осталось в задней полусфере. На высоте 650 метров вдруг наблюдаю боковым зрением, как ниже нас прочертила свою смертоносную трассу серо-белым цветом 'ПЗРК'. Но 'Липа' сделала своё дело - разбалансировала ракету и увела в сторону. Это была удача! Но вслед за первым пуском 'духи' обычно делают второй: Руководитель Полётов (РП) предупредил, что по нам был пуск. А потом в эфире РП кричал, но понять мы его не успели. Наш вертолёт с такой силой бросило сразу во все стороны. Оглушенные и придавленные мы с ускорением неслись к Земле-Матушке. Вертолёт был полуразрушен и не реагировал ни на что! Ручку управления носило по всей кабине, и, кажется, ею переломало мне и штурману ноги. 'Шаг-газ' ушёл на закритические углы. Мои руки висели, как плети. Пытаться покинуть горящую машину не представляло возможности. Я видел глаза лётчика-штурмана и, открытый в истошном крике, рот бортового техника, осколками лобового стекла было рассечено всё его лицо. И не мог он видеть последних секунд нашего падения. Он просто остался без глаз! Правый лётчик пытался бороться за жизнь. Отстегнув привязные лямки, он так и не смог подняться и вывалиться за борт. Из грузовой кабины валил чёрный дым, и показались языки пламени со стороны 'КО-50'. Это горел правый подвесной бак. Наверно, Бог дал возможность нашему десанту на двадцать минут раньше покинуть вертолёт на земле и убыть своим ходом к себе на 'базу'. Война забрала наш экипаж. Последние секунды падения, и вертолёт, боком, с сильно опущенной пилотной кабиной врезался в обгоревший от сильного солнца косогор. Нас разметало. Мы летели с частями обгоревшей, уже полуразрушенной машины по направлению полёта, к себе на 'базу'. От нас останутся лишь только части наших тел, и души, которые будут летать и указывать, что вот ещё одна 'частица' моей жизни: Нас соберут опознавать: Кто это и куда, определять не станут. Как в таких случаях принято - поделят на троих. Неудачная была моя замена. На место погибшего - прибавился и мой экипаж. Когда нас по-братски поделили, сутки наши души привыкали к другому образу. Мы созерцали, как однополчане искренне сожалели о нашей гибели. В эскадрилье на наших кроватях ребята зажгли кем-то принесённые свечи и налили каждому по полному стакану водки. На другой день 'Чёрный тюльпан' из Кабула увозил на Родину двадцать семь гробов. Наши души летели рядом, и в тесном 'Чёрном тюльпане' стояла ГРОБОВАЯ ТИШИНА!!! И лишь только слёзы родителей, отцов, матерей, жён - уже вдов и плач осиротевших детей тронут наши души. Девять дней мы слышали, летали рядом, смотрели в любимые лица и понимали окончательно, что мы уже никто - прах, но в памяти мы останемся надолго. Наши дети назовут нашими именами своих детей. Мы будем жить вечно! Людмила, мы всё равно увидимся! Только ты постареешь, будешь седой и счастливой бабушкой, а я останусь молодым, но верным твоим законным мужем!
Алексей замолчал, подсел к сослуживцам и добавил:
- Мы каждый год отмечаем наш День Авиации, а сегодня он какой-то особенный. Уж больно много нас тут, да и столы как-то обильно уставлены - видать есть, кому о нас помнить! Поднимем бокалы за внуков, чтобы на их головы не свалились такие испытания!
- Примите в свой коллектив?
Подошедших ребят было двое. Одетые в чистые, песочного цвета, лётные комбинезоны. Они по-простому доложили присутствующим:
- Старший лейтенант Лысенко, лётчик-оператор.
- Погиб 14 декабря 1985 года, - далее продолжал рядом стоящий худощавый, с вытянутым, загорелым лицом, бортовой техник, старший лейтенант Просандеев.
- Мы из братской эскадрильи, с экипажа капитана Черкасова, из Газни. Год начался с интенсивных полётов на сопровождение колонн, прикрытие 'пчёлок' на высадке десанта. И, вот, 14 декабря 1985 года в составе группы наш экипаж выполнял перелёт на ПМВ (предельно-малой высоте) к району боевых действий. Вся группа перешла на малую высоту из тактических соображений. Но лётчики на такой высоте получают больше адреналина: Полёт захватывал и увлекал, иногда хотелось чего-то большего, безумный риск - ради чего? И это страшно! Произошло именно то, чего все боялись. Такое случилось почему-то только с нашим экипажем. Вся группа на 'бреющем' полёте шла в район. Командир повторял действие ведомого, земля мелькала. Смотреть только вперёд! Задатчик безопасной высоты был установлен на десять метров, но его зуммер молчал. Никто из экипажа не мог и подумать, что эта захватывающая гонка станет в тот день роковой. Скорость 300 км/ч, пересечённая местность, овраги, мелкосопочник. 'РВ-3' показывает один, два метра, при полётах над оврагами отбивает резко 25-30 метров. И тут, впереди - песчаный бархан. Мне захотелось вмешаться в управление, но побороло тщеславие: не мешай командиру, не паникуй! То ли командир не усмотрел, то ли считал, что воздушная подушка удержит двенадцатитонную машину. А вертолёт дал просадку, и сходу 'радуга' впилась в бархан. Нас сильно тряхнуло, лямки безопасности врезались в тело. Мы продолжали лететь в хаотичном полёте. Фюзеляж трещал, но броня держала плоский удар. В поднятой пыли я ничего не мог различить. Удары головой о приборы и прицел на время отключили сознание.
- За полётом, - стал продолжать рассказ бортовой техник, - я, как всегда наблюдал из грузовой кабины. В тот момент, когда бархан был в десяти секундах от столкновения, я кричал командиру, а он хладнокровно прижимал вертолёт к земле. И вот, сильнейший удар! Машина выполнила приказ командира и врезалась своим телом в горушку. От такого удара в моём теле что-то надломилось, я пытался рассмотреть, что же произошло. Через пелену в глазах, смог только увидеть, что мы лежим на боку, почти вверх ногами. В голове шумело, ни руками, ни ногами я пошевелить не мог. Движки выли от боли, но сердце железной боевой машины продолжало работать. Непослушной рукой командир закрыл стоп-кран. Наступила тишина! Из изуродованного вертолёта нас вытаскивали товарищи. Я мог только слышать, открыть глаза не мог - тяжёлые веки слиплись от запёкшейся крови. Стало понятно, что меня вытащили первым. Через какое-то время рядом лежал оператор. Он стонал и, наверно, после того, как нам поставили 'Промедол' мы впали в беспамятство. А потом стало совсем спокойно. Мы с оператором стояли рядом и смотрели на себя со стороны, с ужасом понимая, что МЫ ПОГИБЛИ!
Командира извлекли через разбитый проём блистера. Его лицо было в крови, и он тяжело дышал. Крепкое сердце не сдавалось. Он, как и мы не смог покинуть вертолёт, по той лишь причине, что был на грани между жизнью и смертью. Получив увечия, он боролся за жизнь под солнцем. Ему повезло, он - выжил! А вот нам досталась другая участь:
Пусть он живёт, радуется солнышку, но уже без своего боевого экипажа!
- Гена! Мы тебя простили и не осуждаем. Ты себя сам наказал! Во снах ты до конца своей жизни будешь видеть нас, разговаривать и убеждать, что НАС УБИЛА ВОЙНА!
Лётчик-оператор и бортовой техник с грустью на лицах подошли к застолью. На полянке, где собрался боевой коллектив всех трёх эскадрилий, нашлось место и им. Всё той же чьей-то доброй рукой у их ног появились стаканчики до верху наполненные водкой. Горки со сладостями и свежими пышками украшали их застолье.
- На правах старшего по должности, - сказал командир 1 ВЭ - Буяшкин Виктор, - я предлагаю всем присутствующим поднять бокалы ЗА НАШУ ВЕЧНУЮ МОЛОДОСТЬ!
От звона поднятых стаканов над ними разразилась гроза. Тяжёлые капли дождя напоили своей тёплой летней влагой землю. Красные маки и седой ковыль низко опустили свои стебли к Земле- Матушке, в знак глубокой скорби и уважения к тем, кто покоится в ее недрах!
P.S. : Мне казалось, что я ещё сплю. Моё сердце колотилось, и я, как будто ощущал всем своим телом только что пережитое мной за короткое мгновение ночного просмотра из жизней моих боевых товарищей и их исповедь через мои мысли для Вас, наши ныне здравствующие БОЕВЫЕ ДРУЗЬЯ!
: Мы живём, пока мы помним!
А.Н. Федосеев
очень жаль.
